– Что случилось, Джеки? Скажи мне! Что с Аделаидой?

– Она в больнице... в реанимации... я не знаю, как она...

– Что случилось?

Мне пришлось повторить это несколько раз, прежде чем Джеки достаточно пришла в себя, чтобы ответить.

– Ее сбила машина... сегодня вечером... возле паба.

– Паба?

– Мы зашли туда выпить на прощание, мы и другие учителя. Она пробыла с нами всего час и сказала, что ей пора. И пока шла к машине, на нее... наехали... Ох, Иан, что же делать?

– Как она... – Мой голос прервался, и по щекам потекли слезы. – Как она? Жива? – спросил я почти шепотом.

– Не знаю. Мне сказали только, что она в реанимации. Я не родственница, мне ничего не говорят... Ох, Иан...

26. Голоса из прошлого

Я снова пьян.

Очень пьян.

Не помню, сколько выпил и даже где нахожусь – знаю только, что напился в стельку, и... причину, по которой напился. Как неприятно. Ведь пил я, чтобы забыть, и это частично сработало. Мне удалось забыть все, кроме того единственного, что надо было забыть. Слишком велико оно, слишком незабываемо. Как больно! Краткая передышка – вот все, чего я добивался. Хотя бы пара часов – потом я снова взвалю на себя этот тяжкий груз, обещаю! Всего час или два. Хоть полчаса. Хотя бы на мгновение забыть. Забыть...

Прихожу в себя на кухне и сразу ощущаю боль. Сначала физическую – настоящая приходит потом. Но средство есть, хорошее средство. Выпить еще. Пара минут – и я снова пьян. Снова рвота. И снова пить, пить...

Вот и ночь прошла. Или день. Не важно – какая разница. Надо пить, вот и все... Как только приближается трезвость – пить еще. Открыть новую бутылку и пить.

Мы были так близки... Как несправедливо, как больно! Почему я не настоял, чтобы мы уехали во вторник? Были бы сейчас вместе, далеко отсюда...

Пей! ПЕЙ! Не думай ни о чем, только пей!

Несправедливо, неправильно... Боже мой!

– А что такое справедливость? – спрашивает мать. – Ты же думаешь только о себе! Справедливо... несправедливо... Что ты знаешь о справедливости, эгоист? Все, что ты знаешь, – это дай, дай, дай! Ты всегда был эгоистом! Никогда не думал ни о ком, кроме себя! "Несправедливо – мне не с кем поехать в отпуск!", "Несправедливо – меня никто не любит!", "Несправедливо – Аделаида попала под машину и нарушила мои планы!" Послушай-ка сам себя! Ты подумал о ней, о ней? Только о себе, только о себе!

– Неправда, я люблю ее!

– Ха! Любовь! Ты никого не любишь, кроме себя! Ты гадкий мальчишка, ты думаешь только о себе!

– Нет! Я не такой!

– Не такой? А какой? Может, скажешь, что ты и меня любишь?

– Пошла к черту! Я тебя ненавижу!

– Ну конечно! Ненавидишь собственную мать! Ту, которая подарила тебе жизнь, дала тебе все, пожертвовала всем ради тебя! И ее ты ненавидишь?

– Это ты научила меня ненавидеть! Я любил тебя, а ты...

– Я научила?! Когда же это, интересно? Может, когда горбатилась на тебя день и ночь? Или когда жертвовала ради тебя своим счастьем?

– Хватит врать! Хватит меня мучить!

– Мучить? Я всегда отдавала самое лучшее своему ребенку! Мечтала о том, чтобы ты был счастлив!

– Я не ребенок, я мужчина!

– Мужчина? Да какой ты мужчина? Мужчины заботятся о ближних. Они любят своих матерей. А ты ребенок – неблагодарный, злобный, гадкий мальчишка! И всегда таким останешься!

– Неправда, неправда!

– Он опять говорит о любви? – презрительно усмехается Анджела.

– Говорит, что любит Аделаиду, – фыркает мамаша.

– Любит?! Да что он знает о любви? Ты что, любишь ее так, как любил меня?

– Больше, намного больше! Я ее так люблю... – всхлипываю я и пытаюсь убить их обеих большим глотком виски, но оно не помогает.

– Ну да, конечно. Так же, как "любил" меня. Как Роуз. Как Брина, Гарри, мистера Эштона, Бена, Алекса, Сью, их соседа, Фостера, Адриана, Мэтта, Тома, Катрину, сэра Филипа, Брайана, Клайва, Пенни, ее сестру и того водителя такси, другого Мэтта, Ранджита, доктора Адамса, маленького Макса, Дженет, Фрэнка и Мэнд, Чарльза, мисс Марпл, Алана, Дуга, мою маму, Тода, Клэр, Пола, Джорджа и Люси, Найджела, Теда, тех рыбаков, Коннолли, Жюля, Билла, двух полицейских, людей на улице...

– Этих я не убивал! – протестую я.

– Конечно, не убивал – ты их "любил", не правда ли? Ты "любил" их всех, так же как сейчас "любишь" Аделаиду – до гроба!

– Нет, я ее правда люблю!

– Заткнись! Ты не знаешь, что это значит.

– Знаю!

– Ты убьешь ее, и она возненавидит тебя так же, как и все!

– Нет, никогда! Я докажу ей...

– Ты любишь меня? – спрашивает Роуз.

– А меня? – улыбается Дженет.

– А меня? – вступает Пенни.

– Скажи, что хочешь меня! – усмехается Катрина.

– Скажи, что хочешь нас всех! – хохочет Клэр.

– Мой приятель угадал пять чисел, а получил всего две тысячи, – удивляется Джордж.

– Хватит! Хватит! – рыдаю я и бегу, шатаясь, в гостиную, но они не оставляют меня и там.

Плюхаюсь в кресло и чувствую под боком что-то твердое. Мне не больно – я слишком пьян, – просто неудобно. Шарю за спиной и достаю из-за подушки маленький короткоствольный револьвер. Все остальное, как всегда, в сейфе, а ключ – на почте. Так я всегда делаю, когда пью, чтобы мне в руки случайно не попало оружие – вот как сейчас. Заряжен или нет?

Заряжен.

Анджела, Роуз, Клэр, Пенни, Дженет, Катрина, мамаша и Джордж наблюдают за мной, затаив дыхание. Скоро к ним присоединяются Люси, Дуг, Алан, Ранджит и все остальные. Они заполняют гостиную и обступают меня тесным кольцом. Стоят и бормочут, бормочут, все более возбуждаясь.

– Это легко, – говорит Анджела, – и совсем не больно, поверь!

– У тебя получится, старина! – подбадривает меня сэр Филип.

– Давай, давай! – подзуживает Тед.

– Ну пожалуйста! – Роуз ласково смотрит мне в глаза. – Ради меня. Сделай это, и мы вечно будем вместе.

– Выпей! – кивает Коннолли. – Стаканчик на дорожку, и пошли!

Я смотрю на револьвер, потом на бутылку и делаю большой глоток.

– Вот и славно! – радуется Тед.

– Сделай это, и мы квиты, – обещает Анджела.

– Правильно! – поддерживает ее рыбак в желтом плаще.

– Давай! – кричат все хором.

– Не согласен, – ворчит Брин, но его тут же заставляют заткнуться.

– Давай, ты сможешь! – улыбается Анджела. – Я верю в тебя. Докажи нам, что ты не эгоист.

– Докажи, что любишь Аделаиду! – шепчет Роуз.

– Только так ей можно помочь, – присоединяется Пенни.

– Ты должен, если любишь, – кивает ее сестра. Я взвел курок.

– Отлично!

– Давай! Одно мгновение – и все! Ничего и почувствовать не успеешь.

– Это не больно.

– Возьми дуло в рот.

– Ну пожалуйста, ради нас всех!

– Ради Аделаиды!

– Давай!

– Скорее!

– Пока смотришь на него, уже давно бы сделал и освободился!

– И боль пройдет!

– И никаких больше убийств!

– Ты все сразу забудешь!

– Чего тебе ждать?

– Приставь его к виску!

– Давай, вперед! Ну давай! Ну давай! Ну давай! Пожалуйстааа! – всхлипываю я, дрожащей рукой поднося револьвер к лицу. – Пожалуйста! Ну пожалуйста! Сделай это наконец...

Вода.

Она льется по лицу, попадая в рот и глаза, и просачивается сквозь одежду. И свет – болезненно яркий, очень неприятный. Я поднимаю руку, чтобы заслониться от воды и света, но это не помогает. Кажется, это душ. Пытаюсь дотянуться до кранов, но не могу – резкая боль в голове мешает двигаться.

Боже мой, неужели я выстрелил в себя?

Ощупываю голову и лицо – вроде бы все цело. Пытаюсь встать и обнаруживаю, что я здесь не один.

– Ну и видок у тебя, – говорит кто-то. Я с мучительным трудом открываю глаза и вижу перед собой Крейга. Он качает головой.

– Вв... выключи вв... воду, – прошу я. – Вв... весь про... мок.