– Понятно. – Выходит, и я не настолько умен?

– А чем зарабатывает Крейг? – Аделаида пристально посмотрела на меня. – Мне это всегда было интересно. У него всегда полно денег – значит, он должен где-то работать?

Сказать снова про компьютеры? Нет, не стоит.

– У него богатые родственники.

– А, тогда понятно. По нему сразу видно, что он никогда в жизни не работал.

– Счастливчик.

– Еще чего! Нет, спасибо. Лучше я буду сама зарабатывать деньги, чем стать такой, как Крейг.

– Тебе он очень не нравится, да?

– Совсем не нравится.

– Почему?

– По многим причинам, но в основном из-за того, как он обращается с Джеки. Она по уши в него влюблена, а он... Появляется когда хочет, а потом вдруг исчезает на целые месяцы. Изменяет ей постоянно, даже деньги крадет! Вечно задирает нос, командует и так далее. – Она скривилась. – Ненавижу, когда девушки ругаются, но он просто дерьмо.

– Да?

– Дерьмо и кретин. Подонок, мразь, этот, как его...

– Сукин сын?

– Вот именно, – хихикнула она. – Сукин сын!

– Я такого не понимаю. Джеки такая красивая... Никогда не смог бы так обращаться с девушкой. – Мне очень хотелось извиниться перед Аделаидой, непонятно за что.

Мы облокотились на перила в конце пирса и стали смотреть на сверкающее море.

– Нет, конечно, ты бы не смог. Поэтому-то я и удивляюсь, что вы с Крейгом друзья.

– Друзья? Нет, мы не друзья, я просто учу его, вот и все. Я и сам думаю, что он дерьмо.

– Правда? – улыбнулась она.

– Настоящее дерьмо. И кретин.

– А еще?

– Подонок, и мразь, и...

– И сукин сын? Ты в самом деле так думаешь?

– Чертов сукин сын, – кивнул я. – Задница и сукин сын.

Аделаида расхохоталась.

– Мне так нравится, как ты ругаешься.

Я ее уже любил – это был один из лучших моментов в моей жизни. Мы возвращались с пирса, чувствуя себя друг с другом гораздо непринужденнее. По пути встретился тир.

– За двоих. – Я положил деньги на стойку.

– Ой, я совсем не умею стрелять! – сказала Аделаида, но я все-таки заставил ее взять ружье.

– Попробуй, это интересно. – Я решил не очень выпендриваться и пару раз тоже промахнуться, но все-таки выиграть для нее какую-нибудь игрушку.

Хозяин тира выдал нам свинцовые пульки, и мы начали стрелять в металлических уток, движущихся в ряд друг за другом. Наверное, прицел был сбит, потому что я сразу же промазал. Второй выстрел – тоже мимо. Утку удалось сбить лишь на третий раз, и еще одну – четвертым выстрелом – только задеть. Пятую пульку я позорно потерял, перезаряжая ружье.

– Ничего, ребята, в следующий раз повезет, – ухмыльнулся старый пройдоха за стойкой. Аделаида потянула меня за рукав, но я уже завелся. Занимаюсь этим делом сколько себя помню, могу попасть в монетку за две сотни метров, а тут – какие-то жестяные утки!

– Еще! – потребовал я.

– Не трать зря деньги, – стала уговаривать меня Аделаида, но я заявил, что просто получаю удовольствие и сейчас выиграю ей игрушечного кролика. Первый выстрел – одна есть. Вторая. Третья. Четвертый – мимо. В пятый раз я попал, но утка почему-то не упала. На ней даже осталась отметина. Я подозвал хозяина.

– Бывает такое, – ответил он. – Если попадаешь под углом, они не падают.

– Не было никакого угла! – возмутился я. – Да она у вас просто приклеена!

Злополучная утка снова проплыла мимо. Старик тронул ее пальцем, и она послушно опрокинулась.

– Извини, приятель, мы их не приклеиваем. Просто они иногда почему-то не падают.

Я вынул бумажник и достал бумажку в десять фунтов. В этот момент Аделаида взвизгнула от восторга.

– Есть! – Она в восторге потрясла ружьем. – Пять подряд!

– Ну что ж, красавица, какой приз хочешь? Любой со средней полки.

– Слона! – ткнула она пальцем в пухлого монстра цвета той сахарной ваты, что мы кинули в урну.

– Пожалуйста, милочка, отличный выбор! Аделаида торжественно приняла слона и подняла его над головой, словно футбольный кубок.

– Я попала пять раз! – похвасталась она и, прежде чем я успел пожаловаться на приклеенную утку, протянула слона мне. – Вот!

– Что? Нет, я...

– Бери-бери! Я выиграла его для тебя, пусть он у тебя и будет, – настаивала она.

Я пытался деликатно отказаться, но она и слышать ничего не хотела. В конце концов, чтобы не обижать ее, игрушку пришлось взять. Аделаида победным шагом двинулась вперед. Я бросил мрачный взгляд на хозяина, но он лишь улыбнулся и развел руками.

Представляете? Мы всего полчаса как приехали, и теперь мне весь день придется таскать с собой это розовое чудище!

Мы долго бродили по пляжу, смеясь и болтая. Аделаида разулась и зашла по колено в воду, но вскоре вернулась.

– Холодно, и камни острые, – пожаловалась она.

– Правильно, потому я и не полез туда.

– Ты когда-нибудь пускал блинчики?

Следующие пять минут мы соревновались, кто дальше пустит плоский камешек по воде. К моему удовлетворению, на этот раз победил я.

– Видела? Восемь раз!

– Ничего подобного! – возразила она. – В лучшем случае шесть, да еще маленький всплеск в самом конце.

– Да что ты говоришь, восемь, точно восемь! Видела, как далеко он залетел?

– Я говорю не о расстоянии. Важно, сколько раз он подпрыгнул. Восьми не было, я считала.

– Нет, восемь! Хочешь, еще раз брошу? – Но больше семи мне сделать так и не удалось. – Все равно в тот раз было восемь.

– Ладно, пускай.

– Нет, что значит "пускай"? Точно восемь!

– Да верю я, – улыбнулась она, да еще и хихикнула. Черт побери! У меня в самом деле было восемь, а она смеется, как будто я вру. Зачем мне? Не хочу показаться мелочным, но я точно посчитал!

– Я один раз сделала одиннадцать.

Мне хотелось сказать "Ну да, конечно!", но я сдержался. Пускай будет одиннадцать, мне-то что.

– Там был пруд, вода – как зеркало. Камешек долетел почти до другого берега. Будь пруд шире, получилось бы и больше.

– Сколько? Тринадцать?

– Об этом теперь никто не узнает. Прошлого не вернешь. Ты знаешь, иногда я горжусь этим, словно каким-нибудь фантастическим достижением. Надеюсь только, что у меня будут и другие достижения в жизни.

– Какие? Сделаешь четырнадцать? Аделаида засмеялась.

– В подходящем месте, в подходящую погоду и подходящим камешком – может, и шестнадцать.

– Ты сумасшедшая, – покачал я головой. – Я тебя боюсь.

– Хочешь есть?

Мы сели за столик в маленьком кафе с приморской кухней и заказали обед.

– Разве может быть что-нибудь вкуснее рыбы с картошкой? – воскликнула Аделаида.

– Не знаю, наверное, может.

– Я люблю снять кожицу и сначала съесть филе, а потом все остальное с картошкой.

– Правда? – Почему женщины всегда едят как-то по особенному? Я попробовал сделать то же самое, но быстро оставил эту затею – слишком трудно, тем более маленькой деревянной вилкой.

– Почему ты до сих пор не женат? – неожиданно спросила Аделаида. – И девушки у тебя нет.

– Э-э... Не знаю. Так уж вышло – не встретил никого.

– Никого? Неужели совсем не встречал?

– Встречал, но никому не нравился.

– Ты не нравишься девушкам? Почему? Чем ты им не подходишь?

– Не знаю.

– Значит, есть в тебе что-то, что их отталкивает?

– Может быть. Не знаю.

– М-м... – задумалась она, разглядывая меня. – Одна моя подруга опасается мужчин, с которыми на первый взгляд все в порядке, но девушки или жены нет.

Что она имеет в виду?

– Потому что, – продолжала она, – если с ними на самом деле все в порядке, то он не должен быть один, а раз он один, значит, причина все-таки есть.

– Логично, – кивнул я.

– Это не мои слова, а моей подруги, Элейн. Она встречалась только с женатыми мужчинами, потому что в них наверняка есть то, чего нет у холостяков. Так она говорила.

Что за идиотская теория! И без того достаточно трудно познакомиться с девушкой, а тут еще всякие предубеждения! Хотел бы я иметь в избытке то, что очень нужно этой Элейн, и не дать ей! Например, лекарство для умирающего родственника или акваланг на затонувшей подводной лодке. Хотя, по правде говоря, таким людям редко нужно что-нибудь особенное. Вряд ли Элейн вообще знает, что такое одиночество.